Арина Сайц

Отрывок из антиутопии “Ласт Хоуп”              

Лост Хоуп знал, что над ним цветёт новый город, однако сама мысль выйти наружу была ему противна. Там господствовал другой порядок, для которого теперь он не соответствовал.

«Но иначе никак», — мысленно переубеждал себя Лост. – «Нет смысла вновь и вновь заглядывать в холодильник в надежде на то, что еда появится сама. На одной яичнице с утра не протянешь. Надо выйти в любом случае, так и сгнить можно в подвале собственного дома».

В поисках мотивации он побродил по комнате, собираясь с мыслями и рассматривая всё, что попадется на глаза. 

Это был вполне обычный подвал. То тут, то там углы были завалены старой одеждой, машинными покрышками, игрушками, игранными сотни раз, антикварной посудой, из которой никто не ест и есть не будет, и другим хламом. Однако сырое и пованивающее плесенью помещение, хоть и без вкуса, было сделано для житья: драные кресла, расшатавшиеся стулья, хромой стол, стиральная машинка рок-металлист, исцарапанная плита, лестницы книг и даже телевизор – всё было в спешке перетащено вниз и наверх больше не вернулось. 

Лост наконец вздохнул и принялся искать вещи для вылазки. Он подошёл с одеждой к зеркалу и уставился на себя. Поблекший взгляд окинул вымотанного мужчину с крупными синяками под глазами лет пятидесяти. «Хм-м, не думал, что так состарился. Мне же только сорок. Ого, мой первый седой волос», — он изучил свою каштановую шевелюру, начинавшую лысеть ближе ко лбу. У виска пробивалась первая паутинка, которая вскоре захватит всю макушку. 

Лост просверлил взглядом одежду и переоделся. Теперь его вид стал неуклюжим и неказистым, одним словом нормальным. Сизая рубаха в ромб с малиновым бантом практически свисала до колен, маленькие круглые очки еле умещались на его квадратном лице, широкие тёмные брюки смотрелись так, будто он украл их у старого казака, а бордовый в катышках берет – у художника. Неизменным остался только горчичный джемпер под всей этой конструкцией. «Это для вылазки», — гневно обратился Лост к современному пестрому тряпью, — «А когда все кончится я швырну вас в угол! Было бы лучше бросить вас сразу на помойку, но – что поделать? Такова жизнь, такие люди… А вот тебя я не брошу», — на этот раз он отворотил рукав рубахи и погладил джемпер. На тусклой желтой ткани виднелись бордовые пятна. То были высохшие капли крови. — «Ты пережил очень много! Даже если меня застрелят эти идиоты ординаристы, ты будешь со мной – трофей моей бывшей счастливой жизни». Лост поморгал, чтобы выкинуть тяжелые мысли, выпил по две таблетки из четырёх баночек и вышел из подвала, полного сырости, тоски и плесневелого запаха.

Как только он вышел из заднего хода, его бордовый полу-клоунский ботинок наступил на что-то шелестящее. Лост цокнул, закатив глаза. Понадобилась доля секунды, чтобы он узнал содержание жирно разукрашенной брошюры. «Стань членом нашего союза, и город станет необыкновенно обычным! Долой серую труху! Да здравствуют не такие, как все!», — орала бумага.

— Ага, этих «не таких как все» пруд пруди! – прорычал Лост. – Откуда вообще берётся эта дрянь? Везде эти кретины найдут лазейку! Чтоб они подавились этими проклятыми брошюрами! – он смял бумажку, искусно пнул её прямо в мусорное ведро и отправился в опасный путь в магазин. 

    Лост плелся по улице и старался держать веки закрытыми как можно дольше: яркие кислотные цвета невыносимо жгли глаза. Они были повсюду: на стенах нелепо построенных домов, магазинах, рекламных щитах, дорогах, машинах и даже мусорных баках. Лосту захотелось вернуться домой и обнять унитаз. За все сорок лет жизни он привык к тому, что все предметы в мире имеют свои привычные цвета. Против граффити на стенах, нарисованных с особой задумкой, он ничего не имел против. Однако улицы были полны бессмысленных клякс, букв и цифр, которые «псевдо художники» прозвали искусством. 

Но пеструю мазню ещё можно пережить, к раздражающим цветам в конце концов привыкаешь. Да только мегафоны на столбах подкрепляли ненависть Лоста к городу. Они изрыгали такую острую и психоделическую музыку, что, даже заткнув уши, Лост слышал мелодию, сочиненную, как он полагал, «безухими идиотами».  

Однако жить хотелось, поэтому Лост выдохнул и направился в магазин. «Он находится в паре кварталов отсюда, ничего не должно произойти за 15 минут похода, не так ли?», — успокаивал себя он. 

За четыре года он приучил себя смотреть в землю, но к своему разочарованию увидел, что даже на его улице плитку покрасили в ядовито-лаймовый цвет, и чтобы спасти себя от «приступа эпилепсии» Лост стал глядеть по сторонам.

Улицы пестрели разнообразными слоями нового общества. На противоположной стороне шоссе проходила пара мужчин, интимно держащихся за руки, а позади них шла пара девушек, лепечущих друг другу любовные комплименты. На перекрёстке Лосту встретился возбужденный мужчина, который, брызгая пеной изо рта и скверно склабясь, пялился на молодую девушку и приговаривал: «И ты когда-нибудь попадёшь ко мне в подвал, голубка. Я тебя там так…». Девушка крикнула двум телохранителям мужчины, чтобы те увели его подальше, на что та получила: «Вы хоть понимаете, что у этого человека загублена жизнь! Да, у него тяжелая степень шизофрении, но это не означает, что вы можете мешать ему наслаждаться днём!». 

Дойдя до перекрёстка, Лоста и других людей чуть ли не вытолкала на шоссе женщина, которая приговаривала: «Я же мать! Мамочкам нужно уступать дорогу! Не надо на меня орать, у меня дети!», хотя нигде не было видно признаков её материнства. Наконец, загорелся зеленый, и когда Лост двинулся по зебре, он услышал возмутительную беседу двух полных дам спереди: 

— Представляешь, доктор сказал мне есть меньше фастфуда и прекратить пить пепси. Я просто обалдела. Я так ему и сказала: «Да чтоб ты знал, мерзавец, бургеры и газировка – это моя жизнь. Я не посмею отказаться от моей любимой еды!». А он ещё перечить мне вздумал, вякнул: «Зачем вы тогда ко мне записывались, если всё равно не станете придерживаться моих указаний?». А я пошла к двери и сказала: «Я бодипозитивщица, и я люблю своё тело». Ещё дверью хлопнула, чтоб этот гад знал свое место.

— Всё верно сделала, подруга, — похвалила другая полная дама. – И как таких бездушных простофиль вообще принимают на работу?

Подходя к универмагу, Лост приметил у крыльца группу в красных банных халатах. Глава группы дорисовал пентаграмму, а после велел встать в круг и прочесть заклинание из книги. Из середины раздалось страшное бормотание, похожее на шипение клубка змей. Лост только презрительно окинул их взглядом и прошёл внутрь.

Внутри тоже оказалось довольно много идиотов, так Лост любил называть новое общество. В мясном отделе мужчина в кожаных сапогах и поясе накричал на продавца за то, что тот продал ему ветчину. 

— Но ветчина всегда делается из мяса, что тут не так? – парировал бедный продавец.

— Чтоб вы знали, я веган! – визжал мужчина. – Я чую, вы и других веганов отравили своей ветчиной! Я хотел нормальную вегетарианскую ветчину, а не колбасу из трупов беззащитных зверей!

В хлебном отделе одной изящно наряженной даме не понравилось, что на полке не оказалось безглютенового хлеба, и разбросала свежую выпечку на пол, добавив новой работы уборщикам. 

Наконец, Лост побрел на кассу. Он вытер пот со лба, уж очень утомился глядеть на массовый беспредел. К кассе подходила симпатичная девушка. Лост хотел уступить ей место вперёд, но та завизжала: «Скотина! Ты совсем не уважаешь права женщин! Наверное, изнасиловать меня хотел, подлец!». Лост нахмурился и встал после девушки. Но та заорала ещё пронзительнее: «И даже место девушке не уступил, гад! Никто, совершенно никто не уважает женщин, что за сексист!». Лост предпочел не обращать на дурочку внимания, хотя та не затыкалась всю очередь.

 Но вот все продукты были пробиты, и чернокожий кассир спросил:

— Вы выглядите как настоящий художник. Может быть вы купите у нас профессиональную гуашь по акции?

— Простите, но нет. Я подобным не занимаюсь. – вежливо отмахнулся Лост. 

— То есть вы хотите сказать, что краски, которые я продаю, отстой? Прямо, как и я?

— Что вы, я не имел это в виду. Я просто не художник.

— Зачем так нагло лгать? Вы же выглядите, как вылитый художник, даже берет одели. Вы просто хотите опустить меня прямо на глазах у всех, не так ли? Я уверен, ты оскорбил половину универмага, – кассир перешёл на фальцет, и его вопли услышал весь магазин.

— Да, он косо на меня посмотрел, когда мне продали не тот товар! – поддакнул мужчина в мешке-рубашке с правого ряда.

— А мне даже не помог убрать хлеб! – согласилась изящная женщина, разбросавшая хлеб, с левого ряда.

— А мне не уступил место! – повторила за всеми девушка за Лостом. – Он, кстати изнасиловать меня хотел!

Весь универмаг разверзся недовольными проклятиями. Осуждали все, даже те, которые о нём и не слыхивали до этого момента.

— Послушайте, мне не нужны краски. – умолял Лост. Он старался сдерживать волнение: когда Лост начинал нервничать, он мог перейти на оскорбления по-настоящему. Надо улизнуть из магазина поскорее.

Он расплатился кредитной картой, взял пакеты, и собрался идти на выход, как тут его руку схватил кассир. Очередь шумела и раззадоривала продавца. Люди бросили покупки и преградили Лосту путь к отступлению. Афроамериканец страшно вонзился в душу взглядом. «Лиза, неужели ты согласна с таким порядком?», — успел подумать Лост.

— А, ну быстро купил краски, а иначе я буду преследовать тебя до самого дома, а ночью убью. – всеобщий гогот действовал на кассира, как луна на оборотня. Он постепенно как бы превращался в зверя.

Лост коротко мотнул головой, вырвал руки из цепких когтей продавца и бросился к выходу.

(175 оценок, среднее: 4,47 из 5)

Загрузка…