Жанна Голубицкая


Страна : Россия

По образованию я филолог, специальность “Русский как иностранный” (МГУ, филологический факультет, отделение РКИ). С 2000 года работаю в журналистике: корреспондентом в российской научно-популярной газете “СПИД-Инфо”, затем шеф-редактором женского журнала “Изюминка”. С 2008 года по настоящее время я штатный корреспондент российской федеральной ежедневной общественно-политической газеты “Московский комсомолец”, постоянная ведущая еженедельной рубрики “Ты и Я” о психологии личных и семейных отношений. Автор 7 книг на женскую тематику, о путешествиях и о работе российской прессы (изданы российскими издательствами “Амфора”, “АСТ” и “Давид” в период с 2007 по 2012 год). Увлекаюсь путешествиями и людьми.


Country :  Russia

I was grduated from Moscow State University, Moscow, Russia. Philologist faculty, “Russian to Foreigners” Department, major – Russian linguistics and literature interpreter (Russian-English). At the moment for almost 20 tears working as journalist. Since 2000 as a reporter to Publishing House “S-INFO” (with 50% medical content) , then editor-in-chief of women’s magazine “IZUMINKA” (Publishing House “S-INFO”, vice-editor-in-chief of women’s magazine “IZUMINKA”). For last 11 tears I work as reporter to “Moskovskiy Komsomolets” daily newspaper (mk.ru), Department of Education, Social, Family and Youth problems, constant author of regular Saturday coloumn “You&Me’” about gender and family relationship. I’m author of 7 books (non-fiction – social journalism ladies’ notes and reports, travelogs and psychology guides for ladies (published since 2007, including travelog around USA in 2 parts – “USA under your Skirt” – East&West, the last one “10 Days in Rio” come out in 2013).
Due to me being a writer and journalist I’m very interested in investigating the personalities and traits of people. Also I’m crazy about travelling, reading and Eastern culture.


Отрывок из фикшн, основанным на реальных воспоминаниях ТЕГЕРАН-1360

Памяти моего отца

Введение в лихие 1360-е

Жизнь советской колонии в Тегеране в переломный для Ирана период 1978-1982 годов на сегодня описана лишь тремя –  бывшим послом, резидентом и предателем. Все трое высокими словами отстаивают собственную позицию в то непростое время, не отвлекаясь на маленькие горести и радости, страхи, сомнения и чаяния простых советских людей, работающих в охваченной революцией, а потом войной стране. Теперь к ним добавляется четвертый – советская младшеклассница, которая помнит не только этих троих, но и то, как и чем жили мы – те, кому повезло в период глубокого «застоя» в Советском Союзе оказаться в загранкомандировке.

Я жила в Тегеране с 1357-го по 1361-й год.

1357-й год, согласно Солнечной хиджре, наступил в Иране в первый день месяца фарвардина – 21-го марта 1978-го года, если по-нашему.

А свой новый 1361-й иранцы встретили  21-го марта 1982-го года.

Я родилась в конце 1970-го года, поэтому по Солнечной хиджре мне удобнее вспоминать, сколько мне лет. В 1357-м мне было семь, а в 1360-м – десять. Первый в жизни юбилей, круглая дата по Солнечной хиджре – красивое название для книги. Но описан в ней не один год, а почти четыре.

Эти годы были переломными для Ирана –  и для меня тоже, потому что все иранские «переломы»  я наблюдала изнутри. Наши детские игры переплетались с реальностью, отражали ее, иногда заставляя взрослеть раньше времени.

В 1358-м мне было восемь, и я мечтала о толстой и красивой американской тетрадке на стальных колечках, которую углядела в тегеранском книжном. Советским детям такие и не снились. Стоила она довольно дорого, и папа сказал, что купит мне ее только для чего-нибудь дельного. Я быстро ляпнула, что собираюсь вести личный дневник. Тетрадку папа купил, и дневник действительно пришлось начать. Та заветная тетрадка до сих пор при мне, и 40 лет спустя стала неудержимо проситься вырасти в книгу. Не зря говорят, что времена повторяются. Видно, колесо истории повернулось – и то, что происходило с Ираном с 1357-го по 1361-й, а с нами с 1979-го по 1982-й, вновь становится актуальным.

Тегеран, ты мне снишься.

Воспоминания о тебе мне дороги. Поэтому я и решила написать эту книгу.

Когда я слышу азан – призыв к намазу –  я до сих пор представляю себе раскалившийся за день, а теперь тихо тлеющий красный шар, устало катящийся за темно-серую ломаную линию Эльбурса. И вижу, как на город опускается тьма – внезапная, как всегда на востоке. К вечеру, когда  асфальт раскалялся, как плита, шипел и пускал клубы пара, тегеранцы выходили с шлангами поливать тротуар перед своими домами. Пар поднимался ввысь, смешиваясь с ароматами специй, горы на севере подергивались дымкой, бело-сиреневой и легкой, как чадор незамужней персиянки.

И в тот самый момент, когда тлеющий диск тяжело валился за Демавенд, над городом разносился азан.

Перелетая эхом от репродуктора к репродуктору, пронизывающие его звуки уходили вверх, к горам, и растворялись где-то там, где наши молитвы принимаются к сведению.

А тем временем город, минуя скучные серые сумерки, почти мгновенно, как персиянка чадру, накидывал густое пряное покрывало теплого вечера. Эти всегда внезапные тегеранские вечера, перетекавшие в бархатные ночи, казались мне многомерными, загадочными и полными тайн. А как только в черном неподвижном небе зависал лукавый полумесяц, многообещающе заглядывая к нам в окна, мы опускали светомаскировочные портьеры. С началом войны это стало непременным ритуалом. Война началась в последний день месяца Шахривар и длилась долгие восемь лет. Но вечерний азан все равно оставался самым волнующим. Его звуки и сейчас, 40 лет спустя, неизменно пробуждают во мне и тревогу, и нежность, и тихую печаль и спокойную мудрость… И неизменно возвращают меня в то время и в то место.

Помню, как мы с моими тегеранскими приятелями-мальчишками весело обхохатывали историю, как моя мама вывела из подполья верхушку курдского освободительного движения. А несколько лет спустя, когда я пыталась повеселить этим же случаем своих московских сверстников, они лишь таращили на меня глаза, прикидывая, совсем ли я сумасшедшая или просто наглая врушка?!

Но раз уж я пронесла тегеранские истории через четыре десятка лет и они до сих пор меня тревожат, значит, быть им рассказанными. Тем более, срок давности деяний давно истек. Теперь уж можно признаться, что именно я в 1979-м году завезла на территорию молодой Исламской Республики Иран  две бутылки советской пшеничной водки. Они были в туловищах двух больших шагающих кукол из «Детского мира» на Дзержинской. Накануне мне исполнилось девять, и кукол из моих девчоночьих грез подарили мне на день рождения. Я так трогательно прижимала своих любимиц к груди на таможенном досмотре, что иранским пограничникам даже в голову не пришло проверить, нет ли у них чего в животе. До исламской революции в подобной контрабанде не было нужды: иранская столица изобиловала ресторанами и ликер-шопами. Но после того как новая власть ввела сухой закон, из отпуска на Родине все везли русскую водку.

В 1982-м, в связи с ухудшением обстановки в Иране,  мы в 24 часа бежали из страны этим же поездом, иранские пограничники пытались отнять у нас … моего младшего брата! Он родился в 1980-м в Тегеране, а в Иране действует «закон земли» – кто на ней родился, до совершеннолетия вывезен быть не может. «Вот исполнится ему 18, – пояснили нам, – пусть сам и решает, ехать ему с вами или нет». Мой полуторагодовалый брат не понимал, о чем речь, и приветливо улыбался иностранным дядям. А я в тот момент, если честно, была не прочь его оставить, уж очень надоело с ним сидеть, пока родители на работе.

Моя жизнь с 1978-го по 1982-й была совсем не похожа на привычный образ «счастливого советского детства». Но я была вполне довольна и проявляла ко всему вокруг здоровое и веселое любопытство. Даже «пасдараны» («пасдаран-е-энгелаб» – стражи революции – перс.),  вооруженные серной кислотой, стали для меня угрозой будничной, вроде уличных хулиганов, так часто нас ими пугали:

«Не выходи за забор без платка, плеснут кислотой!».

«Не жуй на улице в Рамазан, плеснут кислотой!».

До нас доходили потрясающие истории про мужей-рогоносцев, которые влезали в долги, чтобы выкупить у пасдаранов своих неверных жен. По идее, для того, чтобы женщину приговорили к смертной казни, было достаточно доноса соседей, что она якобы изменяет мужу. В посольстве увлеченно пересказывали, как бедные «рогоносцы» употребляли все силы и деньги, чтобы отмазать от суда и приговора своих изменщиц. Некоторые советские мужчины даже добавляли, что на месте иранских мужей лично бы прибили таких «проказниц».

В Москве я еще долго скучала по звукам Тегерана — гортанным, протяжным,  пронизанным мелодичной печалью… На мой слух, даже исполненные угрожающего  смысла лозунги на фарси не звучали агрессивно, уж очень певучий у иранцев язык.

После революции на улице от рассвета до заката скандировали нараспев и в рифму, в лучших традициях персидской поэзии: «Аллах-о-Акбар, Хомейни Рахбар!» («Аллах велик, да здравствует Хомейни!)».  Я настолько привыкла просыпаться  под эти поэтические выкрики, что в Москве мне еще долго их не хватало.

1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (121 оценок, среднее: 4,33 из 5)

Загрузка...