Страна : Армения
Родилась в 1961, проживает в Ереване, замужем, имеет взрослых сына и дочь. По профессии программист, работала по специальности более 25 лет, преподавала. Первые рассказы появились лет 20 назад, и сразу стали печататься в «толстых» литературных журналах.
Имеет Дипломы, полученные как на республиканских, так и на международных литературных конкурсах. В частности, Елена – лауреат “Открытой Евразии 2019”.
Автор четырёх книг и четырёх сборников, два из которых международные. Ещё одна книга «На развилке» о беженцах в Армении была написана в 2015 по просьбе Управления Верховного Комиссара по делам беженцев в Армении. Есть у Елены в творческой копилке и победа на кинофестивале ECG&Romford Film Festival 2019, где в номинации «Книжный трейлер» её видеоролик к роману “Три Двустишия” был признан победителем.
Country : Armenia
Born in 1961, lives in Yerevan, married, has two adult children. Has numerous publications in Armenia and abroad. Has diplomas obtained at both republican and international literary contests, in particular, Yelena became laureate of VIII Open Eurasian book forum and literature festival in 2019. Also she is winner ECG Film Festival 2019 in nomination “Book Trailer”.
She is the author of four books and four miscellanies, two of which are international. At the request of the UNHCR she wrote a book «At the crossroads» about refugees.
Отрывок из романа “Спрессованные в алмазы”
Глава 1
Подарок судьбы
Когда Минас, шофёр отца, ставший за годы совместной работы и его правой рукой, и его левой рукой, и членом семьи, сказал Наргиз, что отец хочет с ней поговорить, когда у него высвободится в течении дня время, она уже знала, о чём пойдёт разговор.
Тяжелобольной друг отца, зная о близкой кончине, настоял на приезде сына Давида из заграницы, куда тот благополучно сбежал от войны, для того чтобы женить его. Женить на Наргиз. Видеть Наргиз своей невесткой друг отца мечтал уже давно, везде и всюду объявляя об этом, как о деле уже решённом. Но сначала Наргиз должна была поступить в университет, затем блокада и война, которую нужно было отсидеть Давиду в безопасном далеке, – объективные и субъективные причины не давали претвориться его мечтам в явь. Теперь военные действия закончились, и Давид должен был вернуться со дня на день.
Давид никогда не нравился Наргиз, особенно после его отъезда, который она считала дезертирством. Она считала себя вправе судить именно так, потому что вся её семья не покинула родину в час тяжёлых испытаний.
Правда, лично её эти испытания как бы обошли за крепкими стенами отчего дома, где всегда был свет от движка во время многонедельных отключений элекроэнергии, где всегда было тепло и всегда был горячий обед. Она цепенела, видя из окна отцовской машины километровые очереди за гуманитарным керосином в серые морозные январские дни, женщин, волокущих двадцатилитровые канистры с этим бесценным грузом, свежие могилы вчерашних школьников во дворе своей школы – последняя дань уважения народа погибшим на войне сыновьям. Она цепенела, когда при ней ругали воров, греющих руки на обнищании народа, на разграблении всего того малого, что осталось после развала Союза. У неё были молчаливые вопросы и к себе – смогла бы она сделать хоть что-то сама, просто купить хлеба, например, в это время? Был вопрос и к отцу, который так и остался незаданным: а откуда это всё у нас?
Наргиз хорошо помнила то время, когда заканчивала школу – многотысячные митинги с пламенными речами о демократии, исторической справедливости, леденящая душу правда о погромах армян в Сумгаите и Баку, трагедия Спитака и Ленинакана. Именно в это время отец, тогда обыкновенный начальник обыкновенного СУ – строительного управления купил участок земли под собственный дом. Состояния теряются и наживаются во время крушения империй. Рушилась империя, страна, миллионы оставались ни с чем, теряя всё нажитое, которое умело подбирали и использовали сотни.
Развал Союза Наргиз встретила двадцатилетней студенкой, уже в выросшем как по мановению волшебной палочки собственном двухэтажном доме с камином, зимним садом, биллиардом и баром в подвале, двумя гаражами с двумя машинами. Тогда же отец открыл банк, президентом которого стал старший брат Наргиз Левон. Когда Наргиз закончила университет, в самый страшный 1993 год, год самых кровопролитных боёв и перехода на национальную валюту, в пересчёте на которую проданная за рубли автомашина оказывалась равной ячейке яиц, отец подарил ей валютный счёт с круглой суммой. Но делать деньги она не умела и не любила думать о них. От цепенящих душу вопросов она убегала в книги, в свою любимую биологию. Другого ничего своего у неё не было. Не было личной жизни. Кто из простых смертных мужчин решился бы приударить за ней, поухаживать. От неё шарахались, как от прокажённой. Одиночество в замкнутом кругу угнетало Наргиз, не представлявшую, что нужно сделать самой, чтобы вырваться из тисков изоляции. Поэтому ей показалось, что замужество с Давидом – это единственное и естественное решение её проблем. Пусть за нелюбимого замуж, пусть за «дезертиром», зато у неё будет уже что-то своё.
Наконец, она услышала приглушённый шум въезжающей в гараж машины, выглянула в окно из своей комнаты на втором этаже – приехал отец. Скоро к ней в комнату постучал Минас:
– Наргиз-джан, папа ждёт тебя.
Когда Наргиз вошла к отцу в кабинет, тот говорил по телефону. В отличие от всех остальных нуворишей, её отец вёл очень строгий образ жизни, близко к себе не подпускал крашеных «переводчиц» и «референток», а секретаршей у него работала солидная женщина с многолетним опытом работы, уже бабушка.
Наргиз смотрела на отца и понимала, что, несмотря ни на какие вопросы восхищается им, приехавшим когда-то простым деревенским парнем в столицу из глухого ахалкалакского села и достигшим всего только благодаря самому себе.
– Наргиз-джан, мой друг Гриша очень плох и хочет перед смертью видеть сына женатым. Он просил твоей руки в отсутствии Давида, но тот приезжает послезавтра, и, если ты не возражаешь, они на следующий же день после приезда Давида придут с обручением.
Наргиз опустила голову.
– Наргиз, если ты не хочешь выходить замуж за Давида, скажи сейчас. Может, у тебя есть кто-то, кто тебе нравится?
Наргиз молча покачала головой и потом добавила:
– Я согласна.
Ко дню предполагаемого обручения готовились основательно. Наргиз же не покидало ощущение, что она, согласившись, совершила ошибку. Это ощущение усилилось, когда она увидела Давида, растолстевшего, с круглым лицом и наметившимися залысинами, – да, прошло много лет с тех пор, как она видела его в последний раз.
Его приход всех очень удивил: где это видано, чтобы жених в день обручения пришёл раньше всех и пожелал говорить с невестой наедине?
Но на это была причина.
– Наргиз, я должен сказать тебе … Это очень неприятно, но если не сейчас – потом будет поздно. Я пробовал по телефону отговорить отца от этой затеи с женитьбой. На ком надо жениться – всё же решает мужчина, а не родители. Но он и слушать меня не хотел, кричал и ругался в трубку. А вчера, не успел я войти в дом, как мне заявили, что завтра у меня обручение. Что за азиатчина!
Давид брезгливо повёл плечами и продолжал:
– Если бы он был здоров, я нашёл бы силы сказать, что я уже женат и у меня есть ребёнок. Но это был шок для меня – видеть его таким больным, – и я не смог. Если сможешь – скажи это сама сейчас перед всеми. Или ответь отказом. Или, если хочешь, обручимся, а потом разорвём обручение – повод всегда можно найти. Наверное, умнее всего было бы обручиться сейчас… Господи, страна азиатов – была, есть и будет.
Его спесь, снобизм, который появляется у всех немного поживших в США, а главное – «азиатчина» вырвали Наргиз из состояния многолетнего оцепенения, в котором она пребывала. Перед её глазами встали свежие могилы в школьном дворе, женщины с канистрами и вёдрами на санках, бородатые парни, танцующие на крыле поверженного ими штурмовика, – и она ответила:
– Sorry, American boy. Здесь, конечно, тебе не место. Хорошо, что моя страна избавилась от всех крыс, которые хлынули куда посытней. Думали, мы здесь все умрём? А мы – победили! Без вас. И возрождаем страну – без вас. Обручиться с тобой, даже фиктивно, – это замарать своё имя рядом с именем труса и дезертира. Пусть я – азиатка! И я тебя, американца сейчас с треском выгоню. И все узнают, что я тебе отказала. И не потому, что ты женат, а потому, что ты – ничтожество.
Давид с выступившим на верхней губе потом, слушал не сводя глаз с её побледневшего лица, на котором, как сполохи, сверкали огнём глаза, большие миндалевидные чёрные глаза Наргиз, – и постепенно выражение его лица менялось, и он стал похож на прежнего, «доамериканского» Давида.
– Наргиз, а ты стала настоящей красавицей, – тихо произнёс он. – Мне … очень … жаль…
– А мне – нет.
Во дворе уже шумели гости. С громким смехом они проходили в дом и рассаживались за накрытые столы. Наргиз быстро поднялась к себе в комнату – её позовут к гостям, когда она должна будет сказать формальное «да» и протянуть руку для кольца. Вот и для неё настал момент истины, который даст ответ на вопрос – кто она и что из себя представляет. Будет ли она и дальше прятаться за паутиной оцепенения в безопасной сытости или поступит честно и выйдет навстречу болезненным ударам.
Её позвали, она вышла к гостям, стараясь сдержать слёзы волнения и дрожь. Холодный пот, разом покрывший всё тело, казалось, назойливым зудом разъедал её всю. Она посмотрела на смеющееся счастливое лицо отца, и у неё потемнело в глазах. Как из – под земли до неё дошли слова:
– Ну что скажешь, дочка?
Она нашла глазами лицо Давида и, глядя в его круглое лицо с убегающим взглядом, сказала:
– Я не люблю Давида. И никогда не смогу полюбить человека, который способен бросить страну, мать, отца в трудный час. Завтра он точно так же бросит жену и детей. И найдётся тысяча объяснений для обыкновенного малодушия и трусости.
Она закрыла глаза, задохнувшись от накатившейся на неё волны внезапно наступившей тишины. Она услышала вежливый скрип стула. Это был Давид. Он молча ушёл. За ним так же тихо стали подниматься остальные.
(26 оценок, среднее: 4,62 из 5)
Загрузка...